Он здесь. Он рядом. Он ее любит.

Пусть самообман, пусть! Она умирает. И хочет уйти во тьму, обманувшись иллюзией счастья. Вдох — последняя боль тает, вытесняемая надеждой. Выдох — тонкая рука зарывается в густые волосы, вынуждая мужчину склоняться, чтобы быть еще ближе.

— Зачем я здесь? — ледяной голос Грехобора вырвал умирающую из сладкого забытья, нарушил очарование лжи.

Милиана с ужасом смотрела в невозмутимое лицо дэйна, освобождающегося из ее объятий. Он… она… они…

Взгляд упал на кольцо, возникшее в его ладони. Теперь он может надеть его на палец, может дотронуться до нее, заявить на нее свои права… всего один поцелуй и он стал ее мужем. Почти стал…

— Йен, она умирает, — словно бы ничего особенного между ними не произошло, спокойно сказал палач магов. — Нужна помощь.

— Ты ее не убил? — Грехобор подошел ближе, и опустился перед Повитухой на колени.

Впервые за долгое время она видела обоих братьев так близко, и осознание этого заставило ее всхлипнуть.

— Нет.

— Почему?

Волоран пожал плечами:

— Ты бы расстроился. А мне надоело тебя успокаивать.

Маг выглядел растерянным. Глядя на прикрытую рану девушки, он осторожно положил ладонь поверх руки дэйна.

— Я не помню, как это делать… — негромко сказал Йен.

— Тогда просто попрощайся, — дэйн рывком выдернул руку и отошел прочь, оставляя брата и магессу наедине.

Он никогда и никому не признался бы, что желает для Мили спасения. Ведь если она умрет, все… изменится. А он не был уверен, что знает, как себя вести в этом случае.

Волоран не просто так потребовал от Глена позвать брата. Благородным порывом — дать Повитухе попрощаться с тем, кого она так боготворила — тут и не пахло. Все было намного проще. Когда?то давно Грехобор должен был стать Знахарем. Когда?то давно он умел лечить. И лечил все — любые хвори. И заживить подобную рану для него не составило бы труда. Когда?то.

Сейчас маг вполне мог оказаться бесполезным, мог утратить свой дар за годы скитаний и лишений. И дэйн этого боялся. Но все же… если Йен сможет вылечить Мили, сможет вернуть хотя бы частицу своих настоящих возможностей, его жизнь и судьба станут иными. Он вновь получит шанс помогать людям, употреблять свой темный дар во благо. Он перестанет страдать и терзаться, сможет жить без боли и скитаний. Да, будь у него выбор, сумей он вспомнить — все изменится. И в этот раз, дэйн был уверен, брат поступит верно. Если же нет… что ж, как бы то ни было — это единственный шанс для обоих начать жить. Жить, а не существовать, превозмогая невозможное.

Утратив поддержку дэйна, Повитуха быстро теряла силы. Неосознанно она протянула руку к Волорану и попыталась позвать его по имени, но губы не слушались. Бисеринки воды снова выступили по телу. Йен, осторожно повернул лицо умирающей к себе и шепотом произнес:

— Он не может сейчас тебе помочь, Милиана. Его сила не даст мне тебя вылечить.

— Йен… скажи… — острая боль заставила тонкое тело выгнуться, но Повитуха должна была договорить до конца: — у меня… есть… надежда… крохотная надежда… есть?..

В ее голосе звучало столько боли и мольбы, что лицо мужчины дрогнуло:

— Закрой глаза, — приказал он и глубоко вздохнул, отнимая ладонь от безобразной раны.

На кончиках пальцев засеребрился иней.

Милиана подчинилась.

В груди воцарился мертвенный холод. Обжигающий, перехватывающий дыхание, но не пугающий, а приносящий покой. Магесса не знала — хорошо это, или плохо, не видела ни застывшего лица Грехобора, ни подавшегося вперед Шахнала, не заметила как, скользнул по ее лицу непроницаемым взглядом и отвернулся Волоран. Все, что имело сейчас значение — успокаивающий холод. Утешительная стужа.

Повитухе казалось, будто она летит. Или плывет. Она уже не понимала. Хотелось открыть глаза и посмотреть, что же такое с ней происходит, но веки налились тяжестью и уши заложило. Зато перед мысленным взором мелькали видения прошлого, наполненные радостью, болью, печалью. Все самые дорогие ее сердцу воспоминания.

Это смерть?

Она не знала, и было все равно.

Покой.

Если эта прохлада, дарящая мир ее душе, и есть смерть, то она с радостью примет ее.

Возможно, через несколько мгновений на нее обрушится клинок палача, потому что Йен не справился, потому что она… сошла с ума. Милиана позволила дэйну поцеловать ее. Ему — равнодушному, ее — живую. Осознавая, как низко она пала после этого в его глазах, Повитуха едва смогла сдержать рыдания.

На пороге смерти нет смысла себе врать. Она, столько времени прожившая с Грехобором, цеплявшаяся за него… так отозвалась на поцелуй. И неважно, что именно было причиной этого поцелуя. Он этого не узнает. Никогда… только себе она могла признаться. Сейчас. Они так похожи… они такие разные. Зачем она так поступила? Зачем? Как ни обманывай себя, представляя, что тебя целует другой, все равно понимаешь — это ложь. И то, что случилось между ней и дэйном — тому подтверждение. Лишь бледное подобие…

Эти мысли промелькнули и исчезли, оставляя лишь смутное сожаление. Думать становилось все труднее. Хотелось перестать… быть.

«Я не хочу чувствовать. Я не должен чувствовать. Но по твоей вине я испытываю все то, что мне совершенно не нужно».

Вот, что сказал Милиане Волоран перед тем, как отправить Глена за Грехобором. И сейчас воспоминания об этих словах заставили тело магессы вспыхнуть огненной болью.

Кто? Кто еще заставит его чувствовать? Все сомнения, все попытки отринуть жизнь и страдания, разлетелись, как палые листья под порывом ветра. Он насмехался. Но дэйны лишены иронии. Он не всерьез. Но дэйны всегда серьезны. Он никогда не стремился чувствовать. Но он любил брата. В памяти всплыли те слова, что он сказал после приговора Грехобора. Тогда ей, переполненной болью, граничащей с безумием, они показались насмешкой. «Теперь я могу доверить тебе свою жизнь… но вряд ли рискну доверить сердце».

Сердце… У него нет сердца! Бесчувственный насмешник… Она отказалась от Йена, взяв кольцо у старшего брата. Она заставляла Волорана чувствовать. Волноваться за брата, радоваться за него, переживать. Она поднимала на поверхность через толщу отчуждения те немногие эмоции, что умел испытывать дэйн. И поэтому вынуждала его чувствовать все то, чего он не хотел, не доложен был чувствовать.

Никто никогда не нуждался в Мили. Люди? Они призывали Повитуху, но, едва она выполняла свой долг, ей указывали на дверь. Йен? Нет. Он мог быть рядом, но все же находился где?то далеко. Всегда далеко. Дэйн? Смешно.

Однако никогда, никогда прежде магесса не ощущала себя причастной к чему?то, к кому?то… И пускай, ее жалкая жизнь нужна была лишь для того, чтобы равнодушный палач не терял связи с тем человеческим, что в нем еще оставалось, пускай!

«По твоей вине я испытываю все то, что мне совершенно не нужно».

Горечь его слов породила в Повитухе острое желание жить. Жить! Ради того…

Глаза распахнулись сами собой, изо рта вырвалось облачко пара. Магия в ней бесновалась и рвалась прочь, разъяренная от того, что ее обманули. Грехобор, все еще стоявший перед девушкой на коленях, пошатнулся и оторвал ледяную ладонь от заиндевевшей одежды. Милиана поморщилась. Больно. Болела рана, к горлу подкатывала тошнота, темный дар бился и ревел в груди. А еще холодно. Ей было холодно. Зубы стучали.

Борясь с дурнотой, несчастная отвернулась… и уткнулась носом в грудь дэйна.

— Ты закончил? — спросил Волоран брата.

Тот сел на мостовую, наблюдая, как палач прижимает к себе магессу, усмиряя ее разбушевавшуюся силу. Девушка повернула голову, встретилась взглядом с Йеном, и в глазах застыла немая мольба.

— Да, — прошептал Грехобор, отвечая на оба вопроса сразу.

Повитуха прикусила губу, испытывая почти нечеловеческое счастье. Она жива. И Грехобор сказал «да». Остальное не имеет значения.

Никогда не разговаривайте с незнакомцами

Василиса присела на скамью и перевела дыхание. Харчевня сегодня, ну просто ломилась от посетителей. Это был какой?то тихий ужас. Складывалось впечатление, будто в этот день посетить «Кабаний пятак» вознамерилась вся Аринтма. Мало того, вся Аринтма при этом решила заказать себе трапезу не менее чем из трех блюд.