Войдя в келью послушницы, мужчина осторожно опустил подопечную на жесткое узкое ложе. Девушка свернулась клубочком и медленно приоткрыла глаза:

— Отец мой?

— Что, дитя?

— Посидите со мной…

— Тебе нужно поесть, — игнорируя ее просьбу, мужчина направился к двери.

— Пожалуйста, всего минутку! Одной так страшно…

Раздраженный вздох вырвался из груди Шахнала. И все же он вернулся к кровати и опустился на краешек, глядя на девушку. Ребенок еще. Не понимает, что здесь — в святом месте — все одиноки. И к этому надо привыкать уже сейчас. Однако стоило молельнику сесть, как послушница взяла его руку, и, приложив к своей щеке, закрыла глаза. Вздохнула. Дитя неразумное.

— Мама гладила по голове, когда я болела… — непонятно к кому обращаясь, прошептал девушка.

Жрец закрыл глаза. Его тяготила эта ситуация. Тяготила и смущала. Но все же девочка была на его попечении. Он был ее отцом, пусть и духовным, но отцом. Поэтому он мягко провел ладонью по голове, покрытой черным покрывалом. Еще раз, и еще. В его прикосновениях не было ласки. Они были бездумными, поскольку сам Шахнал в это время думал о том, что прочел.

Маркус не отвечает. Он покинул своих чад. Божественного надзора больше нет, но есть приказ. И приказ до сего момента исполнялся беспрекословно. Даже восставшие колдуны, по сути, только помогли дэйнам. Сейчас, конечно, вся эта шушера затихла, но Шахнал понимал: ненадолго. Маги же… насколько открылось жрецу из Чаши Откровений, почти все они взяли кольца. Причем из тех, кто взял, умерла только половина.

Перед смертью всегда обостряются чувства, так и маги давали кольца знахаркам, повитухам, магессам. Хотя были и отказавшиеся… Палачи, Избавители — словом, те, которых боялись. Избавители приходили за умирающими, теми, кто мучился от боли. А палачи… казнили тех, кто не заслуживал жить. Чего уж греха таить, таких среди людей было немало.

Так вот Палачам и Избавителям отказывали почти всегда. Кто захочет принять кольцо у такого отщепенца? И именно такие, по мнению Шахнала, были самыми опасными. Если они переметнутся к колдунам…

— Отец мой… — слабый шепот заставил жреца очнуться от тягостных мыслей и посмотреть на послушницу.

Жрец даже удивился, увидев ее. Так задумался, что забыл, где находится.

— Отец мой… Какие у вас сильные руки. И нежные.

Девушка повернулась и мягко поцеловала его ладонь, глядя своему пастырю в глаза. Потом еще раз. И еще. На четвертом поцелуе внутренней стороны ладони коснулся влажный язычок. Мужчина застыл. Соблазнительница тоже. Закусила губу, медленно приподнялась, снимая с волос покрывало. Длинные медные локоны рассыпались по плечам. Мариоса вновь поднырнула под руку молельника и потерлась макушкой о его ладонь, побуждая вновь гладить ее по волосам.

Шахнал бездумно подчинился, пытаясь осознать происходящее. В груди бушевал ураган самых противоречивых чувств — от наслаждения до ужаса. Глупая. Что творит? Не понимает будто, что он чужой ей… как она только…

Послушница закрыла глаза и слегка подалась вперед. Рука Шахнала соскользнула с затылка и оказалась на шее. Словно со стороны мужчина наблюдал происходящее.

Вот, задержавшись, его ладонь медленно двинулась вниз, с наслаждением ощущая бархатистость теплой женской кожи. Какая она нежная! Вот пальцы наткнулись на грубую ткань одеяния, замерли. Двинулись обратно, прошлись по шее, скуле, очертили губы.

Мариоса приоткрыла рот и поймала перст своего наставника. А во взгляде темных глаз вспыхнуло хмельное обещание. Жрец застыл, парализованный этим чувственным призывом, а потом дернул послушницу к себе…

Для него, всю жизнь посвятившего посту и молитве, отрекшегося от большинства плотских желаний и радостей, каждое прикосновение, каждый сорванный с губ девушки поцелуй были откровением. Она что?то шептала, когда он жадно задирал ее черное одеяние, выгибалась, предлагая свое нежное тело его торопливым и неумелым рукам, а потом глухо вскрикивала, запрокинув голову, рассыпая золото волос, впивалась ногтями в мужские плечи, кусала его шею, губы… все кончилось быстро. Слишком стремительно обрушилась на Шахнала волна удовольствия, слишком поспешно он, обессиленный, упал на нее… слишком скоро наступила расплата.

— Нет, нет, пустите, пустите! — рыдания, маленькие кулаки, бьющие его по плечам, извивающееся тело. — Не надо! Хватит! Пожалуйста-а-а!!!

Жрец отпрянул, с ужасом глядя на то, как послушница в разодранном платье сжимается на разоренном ложе.

— Нет! — закричала она, стоило ему попытаться протянуть к ней руки. — Не надо больше! Умоляю, не надо!!!

Последние слова Мариоса прорыдала, пытаясь отодвинуться как можно дальше от Шахнала, сгребая на себя скомканную простыню. Мужчина сидел, раздавленный, оглушенный, медленно осознавая, что натворил. Ссильничал. Девчонку. Ребенка еще… Он? Строгий молельник, держащий пост уже более пятнадцати лет, отказывающий себе в малейших послаблениях, в самых ничтожных плотских радостях?

После содеянного он более не имеет права возносить молитвы богам. Не имеет права приближаться к храму. Не имеет права не то что, прикасаться к Чаше Откровений, но даже и просто смотреть на нее. Такие, как он, даже на жизнь права не имеют.

— Уходи. Я не трону, — тусклым голосом выдавил из себя мужчина.

Послушница скатилась с кровати и бросилась прочь из кельи.

Осознание произошедшего обрушилось на полечи всей тяжестью, заставляя сердце обмирать и грохотать в висках. Он теперь отступник. Он… пал.

Мариоса, придерживая разорванное на груди платье, неслась вперед. Ей казалось, что ее преследуют, что вот-вот настигнут, призовут к ответу… поэтому она бежала, все быстрее и быстрее, не обращая внимания на первые тяжелые капли дождя, упавшие с неба. Медные волосы развевались на ветру, но собирать их было некогда. Скорее, скорее! Вниз по улице, в дом, где она будет в безопасности! Вспышка молнии осветила безумное лицо, заставляя редких прохожих испуганно шарахаться прочь. Впрочем, едва странная девушка исчезала из виду, люди отчего?то тут же забывали, что встречали ее. А дождь усиливался…

Вот и знакомая покосившаяся дверь, еще пара шагов и беглянка влетела в дом. С платья и волос текла вода, башмаки промокли. Скинув грязную обувь, она подбежала к камину и без сил рухнула на пол.

— Послушница пришла, — с усмешкой сказал сидевший в старом кресле молодой парень. — А ты что это в такую погоду домой прибежала?

— Дай одежду чистую, — прерывисто произнесла Мариоса, все еще стараясь отдышаться после сумасшедшего бега.

Парень поднял брови, но ничего не возразив, пошел в соседнюю комнату и вернулся оттуда со стопкой чистой и сухой одежды. Девушка принялась поспешно раздеваться, но мокрое платье липло к телу, и она безуспешно пыталась стянуть его с себя. Парень, понаблюдав какое?то время, в два шага пересек разделявшее их расстояние, рывком сдернул с нее облачение и отвернулся, не мешая переодеваться.

— Ты что влетела, словно за тобой гонятся? — спросил он, снова возвращаясь в кресло.

— Не знаю, — буркнула девушка, плетя волосы.

От холода ее еще колотило, но постепенно послушница приходила в себя.

— Ты, да не знаешь? — парень хмыкнул. — А почему ты не в келье? Выгнали?

— Сама ушла, — Мариоса перекинула влажную косу через плечо и поднялась с пола.

— Не получилось, послушница?

Девушка на миг замерла, глядя в огнь, а потом медленно повернула голову.

— Получилось, — промурлыкала она, сбрасывая, наконец?то, личину запуганной девчонки. — Наш святоша пал. Я же говорила тебе, Комиаш, что смогу совратить кого угодно.

И она потянулась, не замечая тени брезгливости, промелькнувшей на лице парня. Женщины его не привлекали, а такие, как она, раздражали сильнее всего.

— Сама? — прищурился он, глядя, как тускнеет обольстительная улыбка.

— Нет, — налет превосходства мигом слетел с Мариосы. — Пришлось привораживать…

— Анара будет довольна, — парень усмехнулся. — И как тебе?